ПОЛ: В книге рассказывается о человеке по имени Робинетт Броудхед, который работает на пищевых шахтах в Вайоминге. Там они выкапывают сланцевую породу, выжимают масло и выращивают на нем одноклеточный белок (на это есть патент British Petroleum). Ему повезло, он получил немного денег и оплатил свой проезд на астероид где-то в космосе, который называется Врата, где полмиллиона лет назад некие блуждающие люди, создания, существа другой звезды оставили множество космических кораблей. Они всё ещё работают. Там никого нет, и совсем нет объяснений, но есть космические корабли. И если вы сядете в них и нажмете нужные кнопки, они перенесут вас в любую точку галактики.

Сложность в том, что ты не знаешь, куда попадёшь, потому что никто не умеет читать их надписи. И ты не знаешь, вернёшься ли, и не знаешь, что найдёшь. Итак, ты заходишь в космический корабль, какое-то время усердно молишься, нажимаешь кнопку, и вскоре оказываешься или не оказываешься где-то на другой планете. Там найдёшь или не найдёшь нечто, артефакт, минерал, драгоценный камень, что угодно, что сделает тебя богатым. Если повезет, вернёшься. Если тебе очень повезет, вернёшься богатым. Большинство людей не возвращаются или ничего не находят. И это центральная история «Врат», которая, возможно, исключительно оригинальная, а может и нет, но мне она нравится.

В то же время, глава за главой идёт параллельная история, которая представляет собой историю психоанализа этого человека. Его психолог – компьютер, запрограммированный быть психоаналитиком, по имени Зигфрид фон Шринк. Он мой любимый персонаж в книге. Диалог между Броудхедом и компьютером проходит через всю книгу.

Я открою вам всю глубину своего тщеславия. Мне эта книга очень нравится, и я ужасно рад, что она победила. Я тяжело и долго работал над ней. И дело в том, что, как сказал Альфи, я не придумывал сюжет этой книги.

Я писал разные вещи и отбрасывал половину из них, а затем писал разделы, не зная, куда они впишутся. Я думал больше о персонаже, и когда понимал, что эти вещи должны быть верными для него, вставлял их. Я думал о том, что он будет делать, как он будет чувствовать, как он изменит книгу, потому что он, по ходу дела, развивал свою собственную жизнь. Я изменял книгу, чтобы она соответствовала реальностям персонажа, как я их понимал, и через пять или шесть лет у меня образовалась высокая стопка бумаг, которая насчитывала 50 или 100 маленьких сцен, и которая, как я знал, содержала в себе роман, надо было только найти его.

Затем – одно из дополнительных преимуществ, которые иногда получают писатели-фантасты – я читал лекции по научной фантастике, и организаторы устроили мне круиз по шести портам Карибского моря, во время которого я работал над романом. У меня были разбросаны листы бумаги по всей моей каюте, я пытался выяснить, что за чем идёт, и стюард всё хотел войти и убрать комнату, а я беспрестанно повторял: «Нет, нет, держитесь подальше, вы уничтожите семь лет работы».

Но я всё рассортировал и собрал воедино. Это был трудоёмкий способ написания романа. Обычно я работаю гораздо эффективнее и прямолинейнее, но я доволен тем, как он появился. Я не скромничаю в этом вопросе.

БЕСТЕР: Фред забыл указать, что он экстраполировал нашу великую американскую болезнь, заключающуюся в том, что успех является альфой и омегой всей жизни, и что бы вы ни делали, если вы в конечном итоге станете богатым и успешным, это стоит любого риска. Это и был смысл, который Фред вложил в роман и который становится особенно актуальным, если вспомнить, к примеру, карьеру Ричарда Никсона.

А что касается мозаичной сборки, то я делаю так постоянно. Я складываю разные части в гигантскую мозаику, и у меня постоянно появляются листы бумаги, говорящие: «Итак, это происходит не до, а после».

«Эй, леди, – скажу я своей Рыженькой*, – что, по твоему мнению, должно быть первым?» Мне нужно иметь стороннее мнение и тому подобное. Как ты сказал, этот процесс не линейный; но я думаю, что он развивается по мере того, как мы становимся более зрелыми как писатели. Мы больше не работаем в линейном стиле, потому что жизнь больше не линейна.

ПОЛ: Как ты уже сказал, мы оба выросли на палпе. Точно не знаю, когда я стал профессиональным писателем, потому что моей первой продажей было стихотворение. Я написал его, когда мне было 15, и оно было принято, когда мне было 16, и опубликовано, когда мне было 17, и заплатили за него, когда мне было 18. Примерно в то время я и стал профессиональным писателем, и до сих пор стучу по тем же клавишам моей пишущей машинки.

Когда я впервые начал серьезно писать, я приучил себя вставлять в пишущую машинку лист белой бумаги, копирку и второй лист, набирать свое имя и адрес и сразу же начинать печатать, а когда заканчивал, я вынимал всё это, убирал в конверт и отправлял кому-то по почте. Иногда историю покупали, а иногда нет, – но этого было достаточно, чтобы я продолжал. И так я делал около 10 лет, а в конце этих 10 лет я понял, что опубликовал 40 или 50 рассказов и умудрялся неплохо питаться, по крайней мере, часть времени. Но я ещё не опубликовал ничего, чем гордился бы.

Я приучил себя писать линейно и быстро от начала до конца, сочиняя по ходу дела, никогда не оглядываясь назад и ничего не меняя. Это как мгновенные наброски молний на морском курорте: их можно делать быстро, можно делать уверенно, но нельзя делать хорошо. Поэтому я решил обмануть себя, и с тех пор, уже почти 30 лет, я делаю свои первые черновики на обороте старой корреспонденции и проспектов, – отправлять их в таком виде никак нельзя. Их нужно перепечатывать, и, таким образом, я заставляю себя переделывать каждое слово, прежде чем отправлять. Эта болезнь становится довольно смертельной, потому что теперь я переписываю четыре, пять, шесть раз, прежде чем рукопись уйдет.

БЕСТЕР: Я делаю так всё время, Фред. Я начинаю писать от руки, – пишу карандашом в блокноте. Но у меня есть история, подтверждающая то, что ты только что сказал. После пяти или десяти лет написания сценариев, – в то время у меня было два или три шоу в неделю, – мне показалось, что я становлюсь старым и очень медлительным. Я не мог писать столько сценариев, сколько раньше.

Я вернулся к старым сценариям в надежде, что смогу украсть из них что-нибудь, что можно будет использовать в будущем, – естественно, мы все крадем у себя. Я прочитал старые сценарии и обнаружил, что пишу не меньше. Я просто стал выдавать меньше ерунды, потому что 75 процентов всего, что у меня выходило, было хламом, который я не хотел больше видеть. Когда мы – молодые писатели, то настолько голодны, что пишем, всё что угодно, и так быстро, как возможно. С возрастом мы становимся немного более разборчивыми, немного более самокритичными.

ПОЛ: Я думаю, что критическая способность растет быстрее, чем творческая; вы поймёте, что что-то не так быстрее, чем сможете что-либо с этим поделать.

Проблема большинства молодых писателей, – я знаю это и по себе, – в том, что они, на самом деле, больше всего хотят быть писателями, а не писать, и тем более, писать хорошо. Я думаю, у большинства из нас в голове сложился образ писателя как парня, который летает по миру, и на него вешаются кинозвезды. Метрдотели спрашивают: «О, вы мистер Бестер?»

Мы хотим гламура, азарта и награды без работы. Для того, чтобы быть писателем, есть действительно досадное, необходимое условие: я должен постоянно сообщать его людям. Меня спрашивают: «Как стать писателем?», я глубоко вздыхаю и говорю:

«Вам это не понравится. Вы должны писать! Вы должны сесть и поместить слова на бумагу», а они говорят: «Правда?»

И когда вы начинаете этим заниматься, вы обнаруживаете, что в писательстве намного больше утомительной работы и скуки, и в процессе письма гораздо больше боли, чем удовольствия. Ощущение от написанного действительно великое, и я бы ни на что в мире его не променял, но процесс переноса слов на бумагу – не забавный.

БЕСТЕР: Я пойду даже дальше тебя. Я всегда был одержим оригинальностью. Поэтому молодым писателям я всегда говорю: «Первое, что вам нужно сделать, если вы хотите писать в определённом жанре, – это изучить его. Если вы хотите стать писателем-фантастом, вы должны прочитать каждую чертову научно-фантастическую историю, которая была написана и пишется сейчас».

Вы должны хорошо изучить всю эту область. Вы должны знать всё, иначе вы напишете то, что по вашему мнению является отличной историей, а её уже рассказали 17 раз до вас. Рассказ будет отправлен и сразу же возвращен обратно, кто захочет читать его снова? Поэтому, чтобы не наступать никому на пятки, вы должны придумать новую идею.

Но как придумать новую идею? Это между вами и Богом.

Возьмем старую избитую тему вроде путешествий во времени. Уэллс начал эту тему с «Машины времени», и с тех пор она повторяется снова и снова. Итак, если вы хотите написать рассказ о путешествии во времени, вам нужно придумать новую идею. Как узнать, что она новая, если вы не прочитали все истории о путешествиях во времени, которые были сделаны до вас?

Так что, тяжелой работе по письму предшествует тяжелая работа по подготовке. Вы должны подготовиться! Вы можете потратить годы на подготовку к одному рассказу, а затем продолжить подготовку к следующему рассказу, роману или чему-то ещё. Трудно не только переносить слова на бумагу, но и выполнять подготовительную работу.

Я никогда не был помешан на тех делах, о которых Мэрилин Монро говорила: «Иди ко мне в объятья, папуля!»** или что-то в этом роде. Всё, что я хотел, – это быть оригинальным, чтобы люди говорили: «Вау! Эй, ты читал эту историю, написанную таким-то и таким-то? Разве это не круто?» Это была моя навязчивая идея.

У меня был клиент из Чикаго, я забыл название шоу и имя моего клиента, но он написал моему продюсеру на шоу горькое письмо, которое убило меня. Он сказал: «Ради бога, скажите Бестеру, чтобы он перестал быть таким оригинальным. Мне просто нужны хорошие второсортные сценарии!»

ПОЛ: Ничего не изменилось. Я только что пережил два болезненных опыта на телевидении. Меня спросили, не буду ли я участвовать в телесериале, и я категорически отказался, поскольку всё американское телевидение основано на сериалах – таких как «Звездный путь», – каждую неделю вы садитесь в один и тот же космический корабль, «смело» проноситесь через бесконечность, уши мистера Спока становятся немного длиннее, а капитан Кирк становится немного чужим. Скукота.

Итак, они сказали: «Что бы вы предложили?»

И я ответил: «Что ж, BBC выпустила очень интересную серию антологий, и вы могли бы сделать то, что BBC сделала десять лет назад: взять научно-фантастические рассказы, адаптировать их и выпускать по одной серии в неделю, – таким образом, вы сможете сохранить один из Величайших атрибутов научной фантастики – её разнообразие. Вы не зацикливаетесь на одной дурацкой галактике, – вы можете изобрести свою собственную, создавать её неделю за неделей, делать всё, что вам нравится».

Они сказали: «Мы говорили с NBC о вашем предложении, и они абсолютно согласны с ним, за одним небольшим исключением. Это не может быть антология».

Я сказал: «Ну, это лишает меня большей части моего интереса к этому проекту; возможно, мы могли бы сделать что-то, что будет похоже на сериал, но делать разные истории каждую неделю», – что создатели делают в любом случае, но искажают и деформируют их, чтобы они соответствовали идее сериала. Тогда я рассказал им о своей концепции, связанной с клонированием, а они мне: «Отличная идея».

Мы договорились о другой встрече, я пришел на неё, и они сказали: «Ваша идея на NBC сразила всех наповал, за исключением одной мелочи: они хотят одних и тех же персонажей неделю за неделей».

Итак, я прожил около четырех очень болезненных месяцев, в конце которых я подготовил синопсис и должен был написать сценарий. Но я отказался его писать. В результате получилось нечто под названием «Мастер клонов»***. Сценарий написал кто-то другой, фильм снят, и, если он выйдет в эфир, они должны будут заплатить мне.

Я думаю, что его покажут здесь, в Великобритании, возможно, на ITV где-то следующей осенью или следующей весной, поскольку, думаю, что этой осенью его покажут в Америке. А когда он выйдет на ITV, если вам действительно нравятся оригинальные и блестящие тексты с большой глубиной, сопереживанием и интересом, я рекомендую вам посмотреть в тот вечер BBC.

Продолжение следует

* Откровенно говоря, я не понял, о какой Рыженькой идёт речь. В оригинале это звучит так: “Hey, lady,” I’ll say to my Redhead, “which do you think should go first?”

** По-видимому, А. Бестер имел ввиду песню, исполненную М. Монро в фильме «Займёмся любовью», – My Heart Belongs to Daddy. И там, кстати, таких слов про объятья нет. Приведя эту цитату, А. Бестер, как я понимаю, хотел сказать, что он не одержим идеей, чтобы на него вешались поклонники или поклонницы. Для него важнее, чтобы читатели восхищались его оригинальными книгами.

*** https://www.imdb.com/title/tt0077345/